Максим
«Только со временем я понял, что я травмирован»
Максим
«Только со временем я понял, что я травмирован»
Максим Швед – белорусский документалист, автор картины «Чистое искусство». Летом 2020-го в Минске Максим работал над новой документальной лентой про президентские выборы. 10 августа решил продолжить съемку фильма – и был задержан. Документалист пробыл в тюрьме Жодино 5 дней. Самым травматическим опытом для него было задержание и нахождение в РОВД, он не мог поверить, что люди способны так относиться к другим. Осознание наличия травмы пришло гораздо позже и до сих пор находиться в процессе формирования.
Само нахождение в тюрьме не было таким травматичным. Можно даже сказать, что этот опыт был интересным для меня, как для документалиста. Я провел эти пять дней достаточно интенсивно. А вот от момента задержания, попадания в РОВД и до того, как нас отвезли в Жодино... Вот те моменты были самыми страшными.
Я не могу назвать конкретные примеры, что именно меня так впечатлило: все было как в тумане. Это как на захватывающем аттракционе. Ты в начале только успел открыть рот, а потом в конце вышел из него – и: «ФУХ! Все позади». Остается лишь это чувство, будто что-то схватило тебя за живот – вот оно внутри осталось. Остальные воспоминания для меня как вспышки размытые. Дело в том, что увиденное там, настолько не вкладывается в мою картину мира и, в принципе в то, каким может быть отношение одного человека к другому, что я воспринимаю эти события как просмотр фильма с собой в главной роли. Сложно поверить, что это твоя новая реальность: то, чего ты не мог представить, с чем не ожидал столкнулся. Вот ты абстрактно читаешь о холокосте, о войнах – вроде включается эмпатия, логика. Но когда это происходит с тобой, тут совершенно другой уровень. Шокирует даже не то, как именно люди с другими обходятся, а что это в принципе имеет место. Память пытается выместить эту информацию, а мозг отрицает ее достоверность.
Я не могу назвать конкретные примеры, что именно меня так впечатлило: все было как в тумане. Это как на захватывающем аттракционе. Ты в начале только успел открыть рот, а потом в конце вышел из него – и: «ФУХ! Все позади». Остается лишь это чувство, будто что-то схватило тебя за живот – вот оно внутри осталось. Остальные воспоминания для меня как вспышки размытые. Дело в том, что увиденное там, настолько не вкладывается в мою картину мира и, в принципе в то, каким может быть отношение одного человека к другому, что я воспринимаю эти события как просмотр фильма с собой в главной роли. Сложно поверить, что это твоя новая реальность: то, чего ты не мог представить, с чем не ожидал столкнулся. Вот ты абстрактно читаешь о холокосте, о войнах – вроде включается эмпатия, логика. Но когда это происходит с тобой, тут совершенно другой уровень. Шокирует даже не то, как именно люди с другими обходятся, а что это в принципе имеет место. Память пытается выместить эту информацию, а мозг отрицает ее достоверность.
Я когда увидел в интернете фотографии с начальниками на стене РОВД, где я был, я прям даже сохранил скрин-шот, мне показалось, что это какое-то свидетельство, что это место реально существует, что я его действительно видел, это со мной происходило... И что вот на стене они висели…Я ведь там практически всю ночь сидел, и одно из развлечений было разглядывать их портреты.
Жодино не самое комфортное место для проживания. 36 совершенно разных мужчин, которых я мог и не увидеть никогда в другой ситуации. Это вынужденное общение по-своему было очень увлекательным. Конечно, были там и мрачные моменты. Под конец одних начали выпускать, других еще оставляли, все было случайно. День перед тем, как нас выпустили, мы вообще не знали, выпустят нас или нет, при этом мы не знали, куда уводят остальных людей. Последние, кто оставались в нашей камере, в том числе и я, нам было сложно психологически оставаться в неведении, эти сутки ожидания очень сильно нас сломали. Я наблюдал, как ребята, которые хладнокровные, спокойные, все 5 дней максимально уравновешено реагировали на любые ситуации, а тут трое из пяти реально устроили панику. Лежит человек, лежит, лежит, потом вскакивает, начинает кричать, барабанить в дверь, причитать. Я наблюдал за тем, как у человека началась настоящая истерика, таких проявлений я раньше никогда не видел.
Сразу, когда ты выходишь, ты выходишь из очень плохой неприятной ситуации, она заканчивается, и ты думаешь, что всё, ты на светлой стороне, что это был дурной сон. В первое время ни про какой анализ психического состояния и подавно не думаешь. Я сразу, как пришел домой, лег на кровать – на большую и мягкую... Один, а не с каким-то мужиком неизвестным. И, конечно, это было счастье. Всего лишь кровать, а какая радость в жизни! Да и вообще, тут такая логика: ты только был, буквально три минуты назад, в тюрьме и не знал, когда ты выйдешь. Никто ничего не объясняет, никто ничего не рассказывает. Как ты поедешь домой? Будут ли тебя встречать? А тут ты выходишь, тебя все встречают. И весь этот былой мрачный антураж в один момент по щелчку пальцев исчезает. Просто эта мгновенность перещелкивания из одной реальности в другую настолько ошарашивает, что ты психологически попадаешь в настолько более комфортную ситуацию, что тут жаловаться? Всё нормально!
Сразу, когда ты выходишь, ты выходишь из очень плохой неприятной ситуации, она заканчивается, и ты думаешь, что всё, ты на светлой стороне, что это был дурной сон. В первое время ни про какой анализ психического состояния и подавно не думаешь. Я сразу, как пришел домой, лег на кровать – на большую и мягкую... Один, а не с каким-то мужиком неизвестным. И, конечно, это было счастье. Всего лишь кровать, а какая радость в жизни! Да и вообще, тут такая логика: ты только был, буквально три минуты назад, в тюрьме и не знал, когда ты выйдешь. Никто ничего не объясняет, никто ничего не рассказывает. Как ты поедешь домой? Будут ли тебя встречать? А тут ты выходишь, тебя все встречают. И весь этот былой мрачный антураж в один момент по щелчку пальцев исчезает. Просто эта мгновенность перещелкивания из одной реальности в другую настолько ошарашивает, что ты психологически попадаешь в настолько более комфортную ситуацию, что тут жаловаться? Всё нормально!
Но время прошло, и только со временем я понял, что я травмирован, я попал в конкретную неприятную ситуацию и относился к этому так легко и спокойно. Даже когда рассказывал, я рассказывал налегке. А потом, со временем, все равно что-то в голове щелкает и не дает тебе покоя, ты все мусолишь в мыслях все картинки из прожитого. Думаю, что даже сейчас еще не до конца все осознал.
Я читаю иногда, что сейчас происходит с другими заключенными в той же Жодинской тюрьме, где я был. Понимаю, что у них условия гораздо хуже. Я просто сравниваю и понимаю, что мне, можно сказать, повезло, что я с матрасом спал, а не на решетке, что не на полу, что теперь не дают конвоиры спать днем, а я мог. Я так сравниваю свой опыт и думаю, что я такой везунчик, что ли.
Тут еще такая штука включается. Я же мужчина. Быть мужчиной– значит не жаловаться, не хочется быть жалким. Поэтому, когда ты говоришь о своих страданиях, ты уже в зоне уязвимости: открываешься, доверяешься… как будто не мужик.
Я сам думал, почему так, откуда это сравнение с другими заключенными? Но опять же, когда у тебя болит в паре мест, синяк небольшой какой-то, волосы накрасили – это одно. А когда у человека просто черная задница, сине-черная, и он не может толком лежать, сидеть, ничего не может – конечно, видно, что он однозначно больше пострадал, чем ты. Поэтому, когда ты выходишь и у тебя волонтеры спрашивают, нужна ли помощь, у тебя в голове сразу всплывают эти картинки, язык не поворачивается про себя что-то сказать. Есть натерпевшиеся, вот им нужна помощь! А ты… Ну да, это не похоже на твой обычный будничный день, но это все выносимо.
Потом уже, конечно, ты понимаешь, что да, тут дело не только во всех синяках, но и в том, что в голове теперь творится.
Я достаточно активно участвую в протестной жизни. Часто по профессиональной необходимости. Например, на прошлых выходных снимал сюжет с одной героиней, то есть невольно участвовал, попал в самый центр событий. Но я хожу, бывает, просто так – без камеры, без героев, без ничего, чтобы проявить свою гражданскую позицию. Смотреть на протесты, находясь там, всегда легче, чем в телеграм-чатах. Мне кажется, в реальности это не так шокирующе, чем в интернете.
Дома сидеть невозможно, читать все тяжело, поэтому выходить - это самое оптимальное решение, которое требует меньших энергетических затрат. В реальности ты не все время бежишь, ты ходишь, гуляешь, можешь зайти в кофейню взять кофе, сделать какую-то передышку. Ты можешь даже вообще не попасть в экстремальную ситуацию. В интернете же подают боевые сводки, как по мне. Поэтому там все очень избирательное, больше агрессии льется, чем в жизни.
Дома сидеть невозможно, читать все тяжело, поэтому выходить - это самое оптимальное решение, которое требует меньших энергетических затрат. В реальности ты не все время бежишь, ты ходишь, гуляешь, можешь зайти в кофейню взять кофе, сделать какую-то передышку. Ты можешь даже вообще не попасть в экстремальную ситуацию. В интернете же подают боевые сводки, как по мне. Поэтому там все очень избирательное, больше агрессии льется, чем в жизни.
Но, несмотря ни на что, идти на акцию – это всегда внутренняя борьба. Во-первых, я сейчас просто оглядываюсь, я раньше никогда не оглядывался по сторонам, а теперь смотрю постоянно. Бегущий человек может очень пугать сам по себе. Вот раньше кто-то бежит за троллейбусом, ты бы даже не подумал ничего. А сейчас есть чувство, что он от кого-то убегает. Да и вообще, в любой день, в любой местности, в темноте, при свете дня – общая предусмотрительность какая-то появилась. Я еще переживаю за незаконченные проекты, или что по моей вине могут кого-то задержать. Когда ты снимаешь героя, ты и за себя, и за героя отвечаешь, ответственности больше появилось в этом смысле.
Мне нравится, когда протест приобретает разные ненасильственные формы. Я снял фильм про особое искусство («Чистое искусство»). Меня интересовало одно странное художественное явление: когда коммунальщики закрашивают все надписи и граффити на стенах городов в Беларуси, получаются такие разноцветные тусклые прямоугольники на зданиях. Раньше такое чаще можно было встретить в более маргинальных частях города, и я эти места люблю, люблю их фотографировать.
Мне нравится, когда протест приобретает разные ненасильственные формы. Я снял фильм про особое искусство («Чистое искусство»). Меня интересовало одно странное художественное явление: когда коммунальщики закрашивают все надписи и граффити на стенах городов в Беларуси, получаются такие разноцветные тусклые прямоугольники на зданиях. Раньше такое чаще можно было встретить в более маргинальных частях города, и я эти места люблю, люблю их фотографировать.
Но сейчас весь город покрылся протестными надписями и, соответственно, этими прямоугольниками и квадратами. Во многих из них реально угадываются надписи «Жыве Беларусь!» и «3 %» и прочее. Мне это радует глаз, ведь можно самому убедиться, как постепенно все привычные инструменты режима перестают работать.
Это явление существовало из-за культа чистоты и порядка. Я понимал, что это не просто чистота и порядок, это способ власти показать свое присутствие. Многим это нравилось, особенно приезжим: мол, вот какая Беларусь чистая. А мне – нет, это какая-то больничная стерильность. И сейчас она разрушается.
