Александр
«Внутри такое чувство, будто я просто сбежал, а мог бы дальше продолжать бороться несмотря ни на что»
Александр
«Внутри такое чувство, будто я просто сбежал, а мог бы дальше продолжать бороться несмотря ни на что»
Александр – молодой программист из Гродно – учился на инженера-энергетика, никогда до этого лета политикой не интересовался. Начал заниматься активизмом в преддверии выборов, после активно участвовал в протестных акциях. Сколько бы он не сделал, всегда чувствовал, что делает недостаточно. В октябре его вызвали на допрос в милицию как свидетеля и показали видео сцепки, в которой он принимал участие. По совету адвоката Александру почти сразу уехал в Украину, как политический беженец. С тех пор он живет в Киеве. Он признается, что, ни смотря ни на какие логические аргументы, до сих пор чувствует себя сбежавшим, и винит себя за это.
Это очень забавно сейчас вспоминать, но я вообще никогда не был политически активным человеком. Всегда к этому относился так: зачем мне тут все менять, если я могу просто переехать в страну получше, где есть человеческие условия, человеческое отношение?
История моего вовлечения в это все вообще не примечательная, на самом деле. Этим летом брат с женой в отпуск уехали, а у них – два кота, попросили меня присмотреть за ними. Я остался на недельку, смотрел YouTube с их аккаунта домашнего, а там в рекомендациях было много про политику. Стал политизироваться: смотрел видео некоторые – и прям зла не хватало! И наконец я увидел, даже не увидел, а осознал вот эту ужасающую ситуацию с выборами: что кандидатов не допускают, что их уже начали сажать. Во мне что-то щелкнуло, я понял: всё! Я не могу больше оставаться в стороне, просто не получится больше быть равнодушным. После этого намного больше новостей начал читать, еще 15 июля, когда не допустили Бабарико к выборам – по надуманным статьям посадили. Вот тогда я вышел в первый раз на площадь – у нас в Гродно был митинг. До этого я наблюдал за всем онлайн, а когда увидел, что планируется протест, сразу написал всем своим друзьям и знакомым. Я пишу: «Ну что, идем сегодня?» И почти все поставили плюсы, как бы говоря, что они тоже идут. Стало очень приятно, появилось ощущение, что многие включены в процесс. Я тогда, конечно, еще молодой, зеленый был, спрашиваю: Ну что, когда нас будут бить дубинками?
На тот момент это было больше как приключение: первый протест, наблюдать за всем, гадать, что же будет? Серьезно со всем этим я столкнулся уже потом, а пока было весело и интересно. Чувство единения и трепет ожидания яркого нового опыта.
На тот момент это было больше как приключение: первый протест, наблюдать за всем, гадать, что же будет? Серьезно со всем этим я столкнулся уже потом, а пока было весело и интересно. Чувство единения и трепет ожидания яркого нового опыта.
После этого понеслось! До выборов мы со знакомыми расклеивали листовки про платформу «Голос», просто чтобы люди знали, что есть возможность посчитать голоса честно! За один вечер мы могли расклеить более 500 этих листовок на все подъезды. Белые браслеты раздавали. Я сам раздал около 400 браслетов. И было так приятно: процентов 70 прохожих знали об этих ленточках и брали из с удовольствием. Остальные просто спрашивали, зачем они. То есть, не было тех, кто принципиально их не брал.
Из-за того, что вся эта активность была вечерняя, после работы, я очень уставал. Сначала это была приятная усталость. Это тот самый случай, когда ты понимаешь: если ты не будешь это делать, то будешь чувствовать себя плохо. Будешь чувствовать, что ты подавляешь в себе желание что-то делать. Поэтому я отдался такому активизму полностью. Да, я заморачивался, изматывался, но я чувствовал после этого, что все не зря, что я делаю что-то важное даже для себя самого.
После того, как выборы прошли, конечно форма активности поменялась. Я ходил на протесты почти каждый вечер, продолжал клеить листовки, продолжал разговаривать с людьми.
Из-за того, что вся эта активность была вечерняя, после работы, я очень уставал. Сначала это была приятная усталость. Это тот самый случай, когда ты понимаешь: если ты не будешь это делать, то будешь чувствовать себя плохо. Будешь чувствовать, что ты подавляешь в себе желание что-то делать. Поэтому я отдался такому активизму полностью. Да, я заморачивался, изматывался, но я чувствовал после этого, что все не зря, что я делаю что-то важное даже для себя самого.
После того, как выборы прошли, конечно форма активности поменялась. Я ходил на протесты почти каждый вечер, продолжал клеить листовки, продолжал разговаривать с людьми.
После этого понеслось! До выборов мы со знакомыми расклеивали листовки про платформу «Голос», просто чтобы люди знали, что есть возможность посчитать голоса честно! За один вечер мы могли расклеить более 500 этих листовок на все подъезды. Белые браслеты раздавали. Я сам раздал около 400 браслетов. И было так приятно: процентов 70 прохожих знали об этих ленточках и брали из с удовольствием. Остальные просто спрашивали, зачем они. То есть, не было тех, кто принципиально их не брал.
Из-за того, что вся эта активность была вечерняя, после работы, я очень уставал. Сначала это была приятная усталость. Это тот самый случай, когда ты понимаешь: если ты не будешь это делать, то будешь чувствовать себя плохо. Будешь чувствовать, что ты подавляешь в себе желание что-то делать. Поэтому я отдался такому активизму полностью. Да, я заморачивался, изматывался, но я чувствовал после этого, что все не зря, что я делаю что-то важное даже для себя самого.
После того, как выборы прошли, конечно форма активности поменялась. Я ходил на протесты почти каждый вечер, продолжал клеить листовки, продолжал разговаривать с людьми.
Из-за того, что вся эта активность была вечерняя, после работы, я очень уставал. Сначала это была приятная усталость. Это тот самый случай, когда ты понимаешь: если ты не будешь это делать, то будешь чувствовать себя плохо. Будешь чувствовать, что ты подавляешь в себе желание что-то делать. Поэтому я отдался такому активизму полностью. Да, я заморачивался, изматывался, но я чувствовал после этого, что все не зря, что я делаю что-то важное даже для себя самого.
После того, как выборы прошли, конечно форма активности поменялась. Я ходил на протесты почти каждый вечер, продолжал клеить листовки, продолжал разговаривать с людьми.
«Было такое ощущение, что есть протестные дни, когда все происходит, а есть обычные дни, когда все как всегда. Для меня было важно видеть, что борьба продолжается, и мы существуем везде и всегда. Я хотел, чтобы другие люди тоже видели и помнили».
Было такое ощущение, что есть протестные дни, когда все происходит, а есть обычные дни, когда все как всегда. Для меня было важно видеть, что борьба продолжается, и мы существуем везде и всегда. Я хотел, чтобы другие люди тоже видели и помнили.
Мы раз в неделю выходили рисовать граффити весь сентябрь. Ощущалось, что мы наконец добиваемся той цели, которую ставили перед собой: нас замечали и в «обычные» дни. Везде, где мы рисовали, работники ЖЭКа вместе с силовиками в 9 утра уже стояли и зарисовывали. Я когда проходил мимо, всегда думал: «Работайте! Работайте хоть круглые сутки. И помните о нас!» Сначала вот так рисовать по ночам, конечно, страшно, но потом ты просто привыкаешь. Тут вообще невозможно не привыкнуть к жизни в постоянном диком стрессе. Я вот когда приехал в Киев, первые две недели у меня настроение скакало, как бешеное. Я же привык за последние месяцы в Беларуси, что жизнь полна тревоги и насыщенных событий, а тут ничего толком не происходит.
Но все таки 9 августа – это был переломный момент. В политическом смысле все перевернулось. Мы в Гродно с друзьями все проголосовали. Очень смеялись еще с друга, который забыл сфоткать бюллетень, чтобы отослать на платформу «Голос». Часть людей оставались у избирательных участков – посмотреть результаты, мы немного там побыли, но после сразу пошли на площадь. Нам это было очень важно – выйти в этот день на улицы, чтобы власть увидела, что мы не равнодушные, что нам не все равно. Пришли мы рановато, людей еще было не так много, так что решили просто сесть у дороги рядом с клумбой, подождать. Буквально сразу, минут через 5, подъехал бусик – и половину из нашей компании забрали. Я сидел молча, не двигался, даже не дышал почти. Я не мог в это поверить: на мне остановились просто потому, что место в бусике закончилось. Я вижу, как по одному поднимают моих друзей, у меня в голове паника, но я себе говорю: «Не шевелись, не двигайся, спокойно». Конечно, было неимоверно страшно, но чем дальше – тем больше тебе... просто никак, будто бы отключается что-то внутри, что отвечает за страх. Даже этот день был показательный в этом плане. Людей с площади разогнали – через какое-то время они снова приходят и заполняют площадь, снова разогнали – снова приходят. И ты видишь, что колонна огромная идет, и ты не видишь ей конца, вот это ужасно круто! И так все месяцы, ты просто перестаешь бояться – делаешь все на автомате. В тот же вечер я встал в сцепку на дороге еще с 200 людьми, которые пришли на протест. Именно из-за нее мне потом пришлось выехать из страны.
Но все таки 9 августа – это был переломный момент. В политическом смысле все перевернулось. Мы в Гродно с друзьями все проголосовали. Очень смеялись еще с друга, который забыл сфоткать бюллетень, чтобы отослать на платформу «Голос». Часть людей оставались у избирательных участков – посмотреть результаты, мы немного там побыли, но после сразу пошли на площадь. Нам это было очень важно – выйти в этот день на улицы, чтобы власть увидела, что мы не равнодушные, что нам не все равно. Пришли мы рановато, людей еще было не так много, так что решили просто сесть у дороги рядом с клумбой, подождать. Буквально сразу, минут через 5, подъехал бусик – и половину из нашей компании забрали. Я сидел молча, не двигался, даже не дышал почти. Я не мог в это поверить: на мне остановились просто потому, что место в бусике закончилось. Я вижу, как по одному поднимают моих друзей, у меня в голове паника, но я себе говорю: «Не шевелись, не двигайся, спокойно». Конечно, было неимоверно страшно, но чем дальше – тем больше тебе... просто никак, будто бы отключается что-то внутри, что отвечает за страх. Даже этот день был показательный в этом плане. Людей с площади разогнали – через какое-то время они снова приходят и заполняют площадь, снова разогнали – снова приходят. И ты видишь, что колонна огромная идет, и ты не видишь ей конца, вот это ужасно круто! И так все месяцы, ты просто перестаешь бояться – делаешь все на автомате. В тот же вечер я встал в сцепку на дороге еще с 200 людьми, которые пришли на протест. Именно из-за нее мне потом пришлось выехать из страны.
Ночью 9 августа у меня были какие-то прям вьетнамские флешбеки: как мы стоим, сцепка, как ОМОН пошел бить нас. И я помню, что проснулся, потому что дыхание сильно участилось, состояние паники, мне прям плохо стало. Мои друзья говорили, что что-то похожее тоже испытывал.
Ночью 9 августа у меня были какие-то прям вьетнамские флешбеки: как мы стоим, сцепка, как ОМОН пошел бить нас. И я помню, что проснулся, потому что дыхание сильно участилось, состояние паники, мне прям плохо стало. Мои друзья говорили, что что-то похожее тоже испытывал.
Я в этом настолько активно участвовал, что после первых двух недель после выборов от постоянной активности и от нервов я почти перестал есть. У меня уже голова начинала кружиться к вечерам от истощения. И тогда я понял, нужно чуть-чуть полегче.
Как я вообще оказался в Украине? Однажды приехали на работу забирать меня с бусиками ОМОНа. Почему, я не знал. Зашел в наш офис мужчина – коллеги сказали, что меня нет. Он пошел обратно в бусик, там сидел час, а потом вернулся с повесткой в Следственный комитет, что надо мне явиться как свидетелю. Разве за свидетелями так приезжают? Я и так уже три недели жил на квартире у брата с женой, потому что она съемная и в ней нигде не указано моё имя. Эта была мера предосторожности, на всякий случай, ведь я много где засветился, у меня крашеные волосы, я высокий, мало ли. И вот, мало ли наступило. Я сижу, у меня онлайн-собрание с заказчиками по работе, а мне сразу несколько людей в чате пишут: «Саша – беги, за тобой приехали». Я решил уточнить, что происходит, остановился подумать. Нарисовал себе план в голове, как незаметно вбежать на задний двор, если вдруг что. Но не пришлось: они оставили в офисе повестку и уехали.
Как я вообще оказался в Украине? Однажды приехали на работу забирать меня с бусиками ОМОНа. Почему, я не знал. Зашел в наш офис мужчина – коллеги сказали, что меня нет. Он пошел обратно в бусик, там сидел час, а потом вернулся с повесткой в Следственный комитет, что надо мне явиться как свидетелю. Разве за свидетелями так приезжают? Я и так уже три недели жил на квартире у брата с женой, потому что она съемная и в ней нигде не указано моё имя. Эта была мера предосторожности, на всякий случай, ведь я много где засветился, у меня крашеные волосы, я высокий, мало ли. И вот, мало ли наступило. Я сижу, у меня онлайн-собрание с заказчиками по работе, а мне сразу несколько людей в чате пишут: «Саша – беги, за тобой приехали». Я решил уточнить, что происходит, остановился подумать. Нарисовал себе план в голове, как незаметно вбежать на задний двор, если вдруг что. Но не пришлось: они оставили в офисе повестку и уехали.
В итоге решил пойти по повестке, а то страшно было не явиться, вдруг бы серьезно тогда за меня взялись? Пошел я сразу с адвокатом. На допросе мне показали видео сцепки, где я стоял, спрашивали, что это, узнаю ли я кого-то, где это. Я просто дурака играл, по совету адвоката, говорил, что ничего не знаю и никого не узнаю. Меня попросили предоставить свой телефон – для изъятия, а я соврал, что он у меня разбился, с собой не принес. Поэтому мне еще второй раз нужно было прийти – отдать телефон «для изучения следствием». Благо у меня и правда был старый разбитый телефон дома, которым я уже долго не пользовался.
Меня так как-то испугало то, с каким спокойствием мой адвокат мне давал советы. Просто с каменным лицом проговаривает: «если вас начнут бить, то попытайтесь успеть набрать меня, я тогда зафиксирую факт нападения и попытаюсь добраться до вас. Если же не успеете – просто кричите очень громко». Как будто это обычное дело! Вот тогда правда жутко стало.
В итоге нормально все было. Отдал свой старый телефон, расписку написал какую-то и ушел домой. Позвонил адвокату, он мне сказал, что выглядит так, будто они сейчас ищут крайних, кого можно посадить за те события в августе. Перебирают видео, вызывают на допросы. А тот факт, что я был в сцепке, по факту, выражал сопротивление сотрудникам милиции, мешал дорожному движению, уже тянут на уголовку, если очень захотеть. В общем, адвокат меня напугал изрядно, да и сам я понял, что тут могу и в тюрьме оказаться надолго. Поэтому буквально за один день все решил. Вечером пошел в бар, с друзьями посидел, паре человек рассказал о своих планах и все. Купил билеты в Киев, собрал вещи и приехал.
Первую неделю в Киеве активно без остановки гулял: потому что меня просто колбасило, мне нужна была активность, иначе прям плохо было физически. Чувство, похожее на то, как описывают возвращение с войны. Как у Ремарка в произведении. Это не то, чтобы какие-то навязчивые воспоминания, а просто сильный мандраж: трясти начинает, но больше в эмоциональном плане, рационально это чувство объяснить не получается. Просто ужасная тревога и трясет. Поэтому и новости стараюсь не смотреть, они приносят сильный стресс. Но в итоге все равно смотрю. Я понимаю, что тут от этого только сплошное расстройство и переживания, но ничего с собой поделать не могу. Я прям новости почитаю – и снова чувствую сильную злость внутри, снова тревога. Такая очень деструктивная эмоция, потому что хуже от этого только мне. Да и со сном проблемы: как в Беларуси были, так сейчас и в Украине. Из-за стресса последние пару недель вообще не могу уснуть, регулярно засыпаю под утро.
Еще такое есть чувство, будто я просто сбежал, а мог бы дальше продолжать бороться, несмотря ни на что. Например, на работе перейти на удалёнку, жить в той квартире брата, которая на меня не записана. Оставаться там, продолжать свою деятельность. Думал еще, что можно какого-то бездомного за бутылку водки попросить симку купить на его имя, через него оформить – меня бы вообще никогда не нашли. Я часто проигрываю себе этот сценарий в голове.
Первую неделю в Киеве активно без остановки гулял: потому что меня просто колбасило, мне нужна была активность, иначе прям плохо было физически. Чувство, похожее на то, как описывают возвращение с войны. Как у Ремарка в произведении. Это не то, чтобы какие-то навязчивые воспоминания, а просто сильный мандраж: трясти начинает, но больше в эмоциональном плане, рационально это чувство объяснить не получается. Просто ужасная тревога и трясет. Поэтому и новости стараюсь не смотреть, они приносят сильный стресс. Но в итоге все равно смотрю. Я понимаю, что тут от этого только сплошное расстройство и переживания, но ничего с собой поделать не могу. Я прям новости почитаю – и снова чувствую сильную злость внутри, снова тревога. Такая очень деструктивная эмоция, потому что хуже от этого только мне. Да и со сном проблемы: как в Беларуси были, так сейчас и в Украине. Из-за стресса последние пару недель вообще не могу уснуть, регулярно засыпаю под утро.
Еще такое есть чувство, будто я просто сбежал, а мог бы дальше продолжать бороться, несмотря ни на что. Например, на работе перейти на удалёнку, жить в той квартире брата, которая на меня не записана. Оставаться там, продолжать свою деятельность. Думал еще, что можно какого-то бездомного за бутылку водки попросить симку купить на его имя, через него оформить – меня бы вообще никогда не нашли. Я часто проигрываю себе этот сценарий в голове.
Все равно всегда было чувство, что мог бы сделать больше. Я в таком случае раньше в Беларуси просто старался больше. Иногда, когда организм отказывался работать, я денек-два отдыхал – и снова в бой. А теперь так нельзя. Я уехал и ничего уже не могу. Тяжело это ужасно осознавать. Я когда смотрю новости, думаю, что мог бы быть там, со всеми!
Тут очень одиноко. Я привык к другому. У меня в Гродно была большая компания, по пятницам всегда в одном баре собирались. Это было наше место. А сюда приезжаю – я тут один вообще, ни одной души не знаю. Еще и после всех этих событий у меня поменялось отношение к жизни. Теперь я делю все на категории: есть действительно серьезные вещи, когда тебя могут убить, посадить надолго, покалечить, а есть все остальное. И вот все остальное – это уже не так важно. С одной стороны, так проще быть собой: уже не думаешь, что человек о тебе подумает. Но временами такая позиция в плане контактов с другими людьми очень мешает, создает какой-то социальный барьер. Вот тебе говорят о каких-то вещах: о ссорах с подругами, проблемах в универе... А ты у себя в голове искренне обесцениваешь это все. Хоть и не хочешь, а все равно думаешь: боже, тебя действительно волнует вот это? И тогда понимаешь, что вам абсолютно разные темы важны. И что вы на разных уровнях думаете. И как бы это обидно не было, понимаешь, что у тебя уровень пониже. У тебя вот базовые потребности закрыты: ты жив, цел – и все хорошо. А у них он выше, потому то на базовом уровне все в порядке, и они могут волноваться о другом. Но я хочу отойти от этого всего, устаканиться, найти компромисс с собой. Вот и стараюсь работать над собой: меньше новостей читать, больше о себе заботиться.
Забавно, что до этого я всегда хотел переехать в другую страну, а вот как эти события случились – я впервые почувствовал, что Беларусь – моя страна, и я был бы готов остаться в ней после всего этого, в той жопе, которая наступит. Просто потому, что хочу помочь. Появилось чувство солидарности, которое я до этого никогда не испытывал. Где бы я ни был, теперь слова «народ», «родина» многое для меня значат.
Забавно, что до этого я всегда хотел переехать в другую страну, а вот как эти события случились – я впервые почувствовал, что Беларусь – моя страна, и я был бы готов остаться в ней после всего этого, в той жопе, которая наступит. Просто потому, что хочу помочь. Появилось чувство солидарности, которое я до этого никогда не испытывал. Где бы я ни был, теперь слова «народ», «родина» многое для меня значат.