Ната
«Потом наступил момент ужаса, когда я поняла, что не могу ничем заниматься...»
Ната
«Потом наступил момент ужаса, когда я поняла, что не могу ничем заниматься...»
Ната Голова – кинематографистка, занимается режиссурой, танцем и музыкой. Именно танец является для нее одним из любимых дел и инструментом по поддержанию ментального состояния. До сих пор не может оправиться от августовских жестоких разгонов протестующих, многие из которых наблюдала со своего балкона в Борисове. Прошло больше трех месяцев, а Ната до сих пор ни разу не станцевала. По ее словам, танец – это радость, а испытывать радость в такое время ей стыдно и неестественно.
Я родилась и живу в Борисове – это районный центр, самый большой в Минской области. Жить «не в Минске», а даже в полной его противоположности - в тихом городе «где никогда ничего не происходит» – во время мирных протестов в Беларуси оказалось крайне сложно.
Непредставленность нашей борьбы в медиа как-то сложно переживать. Скажу честно, очень долго я боролась с этим – снимала все, как ненормальная постила, особенно первые дни без интернета. Хотелось, чтобы все узнали о нас, чтобы Борисов стал видимым для нашей страны – а новости же обычно покрывают события в больших городах, вот и чувствуешь, что твой вклад будто бы не такой значимый.
Еще сложно тут жить из-за окружения и общей гнетущей атмосферы. Когда в душе у тебя рвение постоянно что-то делать: протесты, флаги, борьба! А наталкиваешься на тишину. Вот, убили Романа Бондаренко, объявили траур, в 12 часов дня нужно было остановиться – минута молчания, а в 9 вечера была акция – поставить свечку на подоконнике. Хоть я и болела, все равно вышла на балкон в полдень. Люди идут с авоськами, мужики какие-то с чемоданами, кто-то – в телефоне, машины ездят. Я смотрю на это и думаю: боже, люди, вы вообще где живете? Что происходит? Почему? Со свечкой - точно также, нет ощущения сплоченности и массовости, что ли. Я поставила свечку, одна моя знакомая с соседней улицы – тоже. Она мне пишет и говорит: «Я поставила, но мне кажется, что я одна на всей улице была со свечкой в окне». И я ее понимаю, иногда и правда кажется, что всем вокруг, кроме тебя, просто плевать. И руки опускаются.
И что делать с этими людьми? Что делать с безынициативностью вокруг тебя? Я занимаюсь всякими активностями культурного плана после школьного и институтского времени - осознанно, в этом городе с 2012 года, то есть уже 8 лет. За это время стало понятно, что люди тут готовы смотреть и интересоваться, но вот активно участвовать – нет. У нас в танцевальном сообществе даже был пост на сайте, что-то типа «как перестать смотреть наши фоточки в соцсетях и прийти танцевать?». То есть в Борисове пассивно поддерживать у людей принято, но вот включаться в сам процесс – это что-то из ряда вон.
И что делать с этими людьми? Что делать с безынициативностью вокруг тебя? Я занимаюсь всякими активностями культурного плана после школьного и институтского времени - осознанно, в этом городе с 2012 года, то есть уже 8 лет. За это время стало понятно, что люди тут готовы смотреть и интересоваться, но вот активно участвовать – нет. У нас в танцевальном сообществе даже был пост на сайте, что-то типа «как перестать смотреть наши фоточки в соцсетях и прийти танцевать?». То есть в Борисове пассивно поддерживать у людей принято, но вот включаться в сам процесс – это что-то из ряда вон.
Единственное что заставило меня поверить в то, что у города не все потеряно – самый первый протестный марш. Выходить тогда «можно было» – не было в городе ни одного милиционера, ни одного ОМОНовца – их всех в Минск свозили. Это было 16 августа, сразу после 3-х дней побоищ, первое воскресенье. В это воскресенье вышел весь город! Ну как весь город, тысячи три там точно было, может больше. Именно тогда я увидела, что когда можно - выходит так много людей, совершенно разных. Я там столько знакомых встретила! Даже друг детства, здоровенный бизнесмен из Питера, огромный такой дядя, который почему-то вернулся снова в Беларусь. Я смотрела, и понимала, что людей действительно припекло.
Единственное что заставило меня поверить в то, что у города не все потеряно – самый первый протестный марш. Выходить тогда «можно было» – не было в городе ни одного милиционера, ни одного ОМОНовца – их всех в Минск свозили. Это было 16 августа, сразу после 3-х дней побоищ, первое воскресенье. В это воскресенье вышел весь город! Ну как весь город, тысячи три там точно было, может больше. Именно тогда я увидела, что когда можно - выходит так много людей, совершенно разных. Я там столько знакомых встретила! Даже друг детства, здоровенный бизнесмен из Питера, огромный такой дядя, который почему-то вернулся снова в Беларусь. Я смотрела, и понимала, что людей действительно припекло.
Получается, что когда выходить безопасно, когда нет страха за свою жизнь – люди готовы выходить, что-то показывать, высказывать свое мнение – и они это делают!
Потом было еще лучше. Потому что после протестных маршей активизировались «ябатьки», они начали устраивать свои мероприятия – оккупировали площадь, стали делать там ярмарки в выходные. И для меня это был такой шок: обычно люди на эти ярмарки ходят – каждые выходные толпами – это же все равно развлечение, какое-никакое. А тут, я прихожу на площадь и просто никого, пус-то-та. Два мента в штатском, тётки матерые продавщицы шашлыков и алкоголя. Уже второй день пошел, а народа нет вообще! Тишина, и только тётки эти сидят уже свое же пиво квасят, шашлык сами едят. То есть город может – когда хочет: умеет ходить на протесты, когда это безопасно, и умеет игнорировать. Но хоть убей, эти два светлых момента все равно не дают мне прочную связь с городом. Я не могу греться этими редкими случаями сплочения – недостаточно сил и ресурсов. Все на что меня хватает – это спасать себя и близких людей, которые, я вижу, тонут уже в своей депрессии.
Ощущение переломного момента и ощущение того, что я хочу включиться в процесс, точнее что у меня нет выбора – я должна включиться в процесс, начались гораздо раньше самых громких протестных маршей и раньше насилия – в июле, когда появились Тихановская, Колесникова и Цепкало. Как только возникла эта троица у меня внутри все переключилось. Я вообще не собиралась никак участвовать в политической движухе – даже на выборы идти не хотела. И так понятно - ничего не изменится. Мои знакомые подписи собирали – за Тихановского, за Бабарико – мне было плевать. Никто никому ничего не даст выиграть. Но эти три женщины, они стали символом перелома, как будто бы законы природы у нас в стране по другому начали работать наконец-то. Я не могу это объяснить, мне очень сложно оформить свои чувства по этому поводу в слова. Это то, что начало в Беларуси проходить одновременно везде, потому что появились они. И если честно, мне никто из них лично не нравится. Я даже к Маше Колесниковой критически отношусь. Мне не нравится ее риторика, мне не нравятся ее красные губы, мне не нравится Светлана Тихановская как политик. Но при этом всём эта женская троица запустила для меня процесс включения.
Я была напряжена 9-го августа, когда выборы были. Это было ужаснейшее состояние – очень большая тревога. Похоже по ощущениям на то, как берут кровь из пальца. Ненавижу, так мерзко еще на ногтевую пластину давят обычно. Я всегда сжимаюсь перед проколом, закрываю глаза и в ужасе жду удара иглой. И в этом состоянии «вот-вот уколют» – то есть с предощущением, что сейчас будет больно, я находилась в тот день августа. Я сходила на выборы, потом на площадь, встретила приятелей… Все это время была в состоянии напряженности, в ожидании этого укола. Вот он и произошел.
Я сейчас вспоминаю этот момент, понимаю, что это настолько тяжело потому, что я не могла понять «почему?». Вот этот момент укола в палец, когда ты в больнице, ты хотя бы понимаешь причину, а тут тебя укололи – и вопрос «зачем?» так и остается без ответа.
Я сейчас вспоминаю этот момент, понимаю, что это настолько тяжело потому, что я не могла понять «почему?». Вот этот момент укола в палец, когда ты в больнице, ты хотя бы понимаешь причину, а тут тебя укололи – и вопрос «зачем?» так и остается без ответа.
Я была напряжена 9-го августа, когда выборы были. Это было ужаснейшее состояние – очень большая тревога. Похоже по ощущениям на то, как берут кровь из пальца. Ненавижу, так мерзко еще на ногтевую пластину давят обычно. Я всегда сжимаюсь перед проколом, закрываю глаза и в ужасе жду удара иглой. И в этом состоянии «вот-вот уколют» – то есть с предощущением, что сейчас будет больно, я находилась в тот день августа. Я сходила на выборы, потом на площадь, встретила приятелей… Все это время была в состоянии напряженности, в ожидании этого укола. Вот он и произошел.
Я сейчас вспоминаю этот момент, понимаю, что это настолько тяжело потому, что я не могла понять «почему?». Вот этот момент укола в палец, когда ты в больнице, ты хотя бы понимаешь причину, а тут тебя укололи – и вопрос «зачем?» так и остается без ответа.
Я сейчас вспоминаю этот момент, понимаю, что это настолько тяжело потому, что я не могла понять «почему?». Вот этот момент укола в палец, когда ты в больнице, ты хотя бы понимаешь причину, а тут тебя укололи – и вопрос «зачем?» так и остается без ответа.
Как все было. Я вернулась с площади, мы с моей подругой и приятелем расстались на перекрестке, договаривались о нашей следующей встрече. Они не могли вызвать такси, потому что интернет не работал с обеда. Полчаса максимум прошло – еще август же, все так хорошо, тепло, красиво – вот я пошла пешком домой, покормила уличных котиков, а ощущение тревожности все равно не уходило. Захожу в квартиру и слышу крики за окном. Стою с немытыми мисками котов, слышу, что это с площади и понимаю, что все – началось. Я выхожу на балкон. Первое, что я увидела после этих криков – это два совсем молодых парня, которые бежали от площади, один лицо закрывал. Я позвала их и спросила нужна ли им помощь. Один поднял лицо – а оно все в крови. Говорю: заходите, умоетесь, чаю попьете, вызовете такси – хотя бы переждете это все и поедете домой. Они отказались, сказали что сразу пойдут. Я вижу, что там чисто впереди – никого нет, то есть они могут успеть дойти до безопасного места. И я спрашиваю – что происходит? И парни чуть ли не срываясь на крик говорят: «Блин, да там мочат просто всех без разбору, это капец какой-то!». Они убежали, а я так и осталась на балконе стоять, все оцепеневшая. Игла проколола палец.
Дальше я видела как разгоняли всех. Стояла на балконе и смотрела. Я понимала, что я не могу ничего сделать. Если начну кричать – то они могут зайти ко мне в квартиру – у нас очень слабая дверь, ее легко можно вынести. И вот я стояла в полной растерянности, и просто не понимала, что мне надо делать в этот момент… И это было настолько тяжело… ощущение полной беспомощности.
В итоге я включила мобильный и начала снимать, а что не видно в мобильном – комментировать, рассказывать что происходит. Эти люди проходили у меня под балконом, а я просто записывала и комментировала – потому что больше ничего не могу сделать. Я не понимала в тот момент: за что? Откуда такая жестокость?
Я отхожу от первых дней все эти три месяца, и, если честно, думаю, что я до сих пор в процессе. Мое тело говорит мне, что я в стрессе. Не знаю насколько сильные это панические атаки, но я давлю их практически каждый день. Последние недели две-полторы не было ни дня, когда я не пытаюсь подавить в себе паническую атаку, либо приступ сильной тревожности.
Я отхожу от первых дней все эти три месяца, и, если честно, думаю, что я до сих пор в процессе. Мое тело говорит мне, что я в стрессе. Не знаю насколько сильные это панические атаки, но я давлю их практически каждый день. Последние недели две-полторы не было ни дня, когда я не пытаюсь подавить в себе паническую атаку, либо приступ сильной тревожности.
Потом наступил второй момент ужаса, когда я поняла, что реально не могу ничем заниматься. Что мне очень тяжело со своим телом, я не танцую, я не могу работать над своими проектами, не пишу, не могу организовать никакого мероприятия. Я окаменела.
Как можно думать о чем-то другом? У меня нет энергии и, как будто бы, нет морального права радоваться и получать удовольствие.
Есть и небольшие позитивные моменты в этом всем. Благодаря этим тревогам и стрессу я начала возвращаться к себе в физическом плане – немного заземляться. Заботиться о своем теле, здоровье, принимать какие-то конские дозы антиковидных витаминов, гимнастику делать. Вот даже на лицо какие-то маски наношу, выбираю одежду, недавно ботинки решила заказать, хоть миллион лет ничего не покупала. Как будто контакт с телом появился. Я очень надеюсь, что если этот контакт появился – то я и танцевать скоро смогу.
Есть и небольшие позитивные моменты в этом всем. Благодаря этим тревогам и стрессу я начала возвращаться к себе в физическом плане – немного заземляться. Заботиться о своем теле, здоровье, принимать какие-то конские дозы антиковидных витаминов, гимнастику делать. Вот даже на лицо какие-то маски наношу, выбираю одежду, недавно ботинки решила заказать, хоть миллион лет ничего не покупала. Как будто контакт с телом появился. Я очень надеюсь, что если этот контакт появился – то я и танцевать скоро смогу.