Глеб
«Это взросление, это синяки, которые нужны любой нации, но они пришлись именно на наше поколение, и переживать это всё – именно нам»
Глеб
«Это взросление, это синяки, которые нужны любой нации, но они пришлись именно на наше поколение, и переживать это всё – именно нам»
Глеб – фотограф, деятель искусства. Сложно переживал ситуацию в стране еще с начала COVID-кризиса, а после выборов – был вовлечен в активную протестную деятельность. С августа 2020 года чувствовал, что не может позволить себе отдыхать – помимо основной деятельности Глеб занимался разными творческими проектами на тему борьбы за политические и гражданские права в Беларуси, на это уходило все его свободное время. Только спустя три месяца непрерывной деятельности, стресса и эмоционального истощения он начинает осознавать и прорабатывать травмы, заработанные в этом году. На момент проведения интервью готовился к переезду в Варшаву.
Я политолог по образованию и на протяжении всей жизни, как ни странно, именно благодаря учебе на этом факультете у меня была абсолютно аполитичная позиция. Так или иначе я понимал, что любая политика – это насилие над обычными гражданами. Это вообще удивительная особенность беларусов – мы смогли построить за 26 лет политический вакуум, в котором формируем свою жизнь так, чтобы нас не связывало ничего с деятельностью власти. За последние же полгода все очень поменялось. Весной случился COVID. Полное бездействие и некомпетентность власти – все это было настолько унизительно по отношению к обычным гражданам. Меня это сильно задело и я начал политизироваться.
Первый месяц активностей для меня – это июль. Тогда я начал принимать участие в событиях: походы на цепи солидарности, марши, расклейка постеров по городу и прочий политический активизм. В связи с этим я постоянно пребывал в состоянии создания всяких идей новых, которые могли бы помочь в борьбе.
Первый месяц активностей для меня – это июль. Тогда я начал принимать участие в событиях: походы на цепи солидарности, марши, расклейка постеров по городу и прочий политический активизм. В связи с этим я постоянно пребывал в состоянии создания всяких идей новых, которые могли бы помочь в борьбе.
«Это странное было время, очень светлое. Ты веришь в то, что ты делаешь. Впервые в жизни ощущаешь людей, которые думают так же, как и ты. Понимаешь, что Беларусь меняется день за днем. Тебя это удивляет, вдохновляет, ты в этом находишься, но при этом ты понимаешь, что впереди неминуемый пи*дец наступит так или иначе. Понимаешь, что есть сейчас жизнь, есть выборы, а что будет после выборов – никто не знает».
Это странное было время, очень светлое. Ты веришь в то, что ты делаешь. Впервые в жизни ощущаешь людей, которые думают так же, как и ты. Понимаешь, что Беларусь меняется день за днем. Тебя это удивляет, вдохновляет, ты в этом находишься, но при этом ты понимаешь, что впереди неминуемый пи*дец наступит так или иначе. Понимаешь, что есть сейчас жизнь, есть выборы, а что будет после выборов – никто не знает.
Как и я, большинство моих друзей – все жили днем до 9 августа. То есть у всех были планы построены до 9 августа, дальше никто не понимал, что будет происходить. Вот в июле я еще давал себе возможность забить на все на пару дней, отдохнуть. Хоть именно тогда я обнаружил у себя какое-то ярое стремление, был политически активным во всем, в том числе творчестве. Это было так здорово, понимать, что то, что ты делаешь, – это важно. Важнее, чем твоя любая другая потребность. Потом случились выборы...
Начало августа – ад тот еще. Первые три-четыре дня, когда все эти ужасные боевые действия имели место, вообще не расслабляешься ни на секунду – просто нет такого состояния внутри. Постоянное напряжение, постоянно под ударом – осматриваешься назад, думаешь о том, где ты, что вокруг происходит, что пишешь в интернете. Плюс ко всему, я еще волонтёрил с заключенными. У меня несколько друзей было в тюрьмах. Днем ты волонтёришь, пытаешься понять, где кто находиться, как передачку передать. Потом вечером выходишь на улицу, до ночи пребываешь там и возвращаешься домой поздно, еле засыпаешь. И так вот 4 дня – это было достаточно интенсивно. Все спали по паре часов, потому что невозможно было нормально спать из-за кошмара беспрерывного.
Начало августа – ад тот еще. Первые три-четыре дня, когда все эти ужасные боевые действия имели место, вообще не расслабляешься ни на секунду – просто нет такого состояния внутри. Постоянное напряжение, постоянно под ударом – осматриваешься назад, думаешь о том, где ты, что вокруг происходит, что пишешь в интернете. Плюс ко всему, я еще волонтёрил с заключенными. У меня несколько друзей было в тюрьмах. Днем ты волонтёришь, пытаешься понять, где кто находиться, как передачку передать. Потом вечером выходишь на улицу, до ночи пребываешь там и возвращаешься домой поздно, еле засыпаешь. И так вот 4 дня – это было достаточно интенсивно. Все спали по паре часов, потому что невозможно было нормально спать из-за кошмара беспрерывного.
Потом началось послабление: ребят повыпускали из тюрем, люди вышли на улицы – и началось. Можно сказать, жизнь стала немного проще. Но вот проблема: войдя в этот ритм, очень трудно от него отказаться. Я начал снимать протесты, недели две без передышки ходил на все акции и марши – и, по сути, это стало условно моей второй работой.
Потом началось послабление: ребят повыпускали из тюрем, люди вышли на улицы – и началось. Можно сказать, жизнь стала немного проще. Но вот проблема: войдя в этот ритм, очень трудно от него отказаться. Я начал снимать протесты, недели две без передышки ходил на все акции и марши – и, по сути, это стало условно моей второй работой.
Мне повезло, что я к психотерапевту хожу, и все это время у меня была поддержка и помощь в вопросах, как это все переживать. Потому что бывали моменты, когда я сам для себя не понимал, как это все переживать. Хорошо хоть на три дня в деревню уехал, немного перезапустился.
И вот 2-3 месяца… июль, август и сентябрь – у меня прошли на огромных скоростях, без остановки. Только в октябре я начал давать себе какие-то поблажки, и то скорее насильственно. Просто стало понятно, что все эти события еще надолго задержатся. Появилось осознание, что ты со спринтерской дистанции выходишь на марафон. Несешься-несешься, и понимаешь, что если так еще две недели будешь нестись, то потом просто на месяц выпадешь из жизни, выгорев окончательно.
А заставлять себя отдыхать нужно было, потому что так или иначе, каким бы я не считал себя осознанным или сознательным, у меня был момент, когда я подсел на этот адреналин. Для меня это стало комфортным состоянием.
А заставлять себя отдыхать нужно было, потому что так или иначе, каким бы я не считал себя осознанным или сознательным, у меня был момент, когда я подсел на этот адреналин. Для меня это стало комфортным состоянием.
Подмена понятий с нормальной жизнью, какая-то. Когда нормой становится не норма. Когда обыденностью стала вот эта беготня, нахождение постоянно в новостном контексте, на акциях, на улице – не в безопасных условиях для себя. И в какой-то момент это все становится повседневностью. Всем, что у тебя есть. А в день, когда не происходит никаких событий, ты думаешь – блин, а что теперь делать?
В сентябре задержали нашу близкую подругу – художницу за ее июльскую художественную акцию.
А в самом начале октября я снял работу одну, которая получилась вирусной. Внимания было очень много, я не был к этому всему готов. Подруга художница, которую тогда задержали, мне потом написала, чтобы я был аккуратнее. Оказывается, я прохожу у нее по делу – в деле есть фотография, за которую ее по факту и осудили – там я вместе с ней на акции стою. А у нас в правоохранительных органах, как я понял, это так работает: тебя не трогают, пока ты не мелькнешь где-то дважды или трижды. Мы с девушкой и другом решили поехать в Киев именно из-за этой истории. Потому что я понимал, что если кого-то задело моё видео, то он придет в ближайшее время.
Возможно, конечно, переутомившись на работе, я немного запаниковал от охвата, не ожидал такого, не знал, что мне с этим делать. Но лучше обезопасить себя. Вынес всю технику из дома, потому что были параллельно еще проекты, над которыми работал, а когда приходят арестовывать, они все это изымают. Не хотелось лишиться работ, которые были на компьютере. Еще страшно было, чтобы не появилось дополнительных причин меня обвинять в чем-то, поэтому просто все вынес. В этот момент я уже начал думать о том, чтобы переезжать в другую страну. В Киев ехал, чтобы посмотреть, как там жить, приценился к работе, к жилью – это была такая микро разведка.
А в самом начале октября я снял работу одну, которая получилась вирусной. Внимания было очень много, я не был к этому всему готов. Подруга художница, которую тогда задержали, мне потом написала, чтобы я был аккуратнее. Оказывается, я прохожу у нее по делу – в деле есть фотография, за которую ее по факту и осудили – там я вместе с ней на акции стою. А у нас в правоохранительных органах, как я понял, это так работает: тебя не трогают, пока ты не мелькнешь где-то дважды или трижды. Мы с девушкой и другом решили поехать в Киев именно из-за этой истории. Потому что я понимал, что если кого-то задело моё видео, то он придет в ближайшее время.
Возможно, конечно, переутомившись на работе, я немного запаниковал от охвата, не ожидал такого, не знал, что мне с этим делать. Но лучше обезопасить себя. Вынес всю технику из дома, потому что были параллельно еще проекты, над которыми работал, а когда приходят арестовывать, они все это изымают. Не хотелось лишиться работ, которые были на компьютере. Еще страшно было, чтобы не появилось дополнительных причин меня обвинять в чем-то, поэтому просто все вынес. В этот момент я уже начал думать о том, чтобы переезжать в другую страну. В Киев ехал, чтобы посмотреть, как там жить, приценился к работе, к жилью – это была такая микро разведка.
«Всю неделю перед поездкой я каждый день засыпал с мыслью, что завтра за мной придут, продумывал, что я буду говорить, как объяснять свои включенность в протест?»
Всю неделю перед поездкой я каждый день засыпал с мыслью, что завтра за мной придут, продумывал, что я буду говорить, как объяснять свои включенность в протест?
На тот момент в Беларуси ничего страшного в этом не было. По-моему, все к подобному уже давно готовы. Я понимал, что посижу максимум 15 суток и выйду, и все будет нормально. Меня там точно никто не будет бить, насиловать, а административный арест – в этом нет ничего страшного. Просто знал, что мне нужно сделать все, чтобы это осталось только административным арестом, чтобы не пришили больше ничего. Вот и все.
Я от одной вещи в Киеве офигел, до этого такого не наблюдал – я впервые увидел беларускую миграцию, которая следит за протестом. Это особое эмоциональное состояние беларусов, которые по той или иной причине не могут выйти в воскресенье на марш. Они настолько активно следят за новостями, что я в какой-то момент перестал понимать, зачем. Такое гнетущее ощущение самобичевания, когда ты ничего не можешь сделать, никак не можешь помочь – ты же в другой стране находишься, можешь только поддержать. Но все равно переживаешь. Мне даже показалось, что эти люди переживают куда больше, чем я, находясь на протесте. Очень печально, я сразу вспомнил тот воскресный марш, который я впервые пропустил.
Я от одной вещи в Киеве офигел, до этого такого не наблюдал – я впервые увидел беларускую миграцию, которая следит за протестом. Это особое эмоциональное состояние беларусов, которые по той или иной причине не могут выйти в воскресенье на марш. Они настолько активно следят за новостями, что я в какой-то момент перестал понимать, зачем. Такое гнетущее ощущение самобичевания, когда ты ничего не можешь сделать, никак не можешь помочь – ты же в другой стране находишься, можешь только поддержать. Но все равно переживаешь. Мне даже показалось, что эти люди переживают куда больше, чем я, находясь на протесте. Очень печально, я сразу вспомнил тот воскресный марш, который я впервые пропустил.
Ощущение, что ты предашь всех, не выйдя в воскресенье. Предашь идею, предашь все, что случилось до этого. Это такое сильное психологическое давление, но только ты сам себе его создаешь.
На протяжении трех месяцев я точно могу сказать, что я жил в непрерывном состоянии постоянного рационального контроля ситуации. В состоянии, когда я не позволял себе переживать чувства и эмоции. Это достаточно травматичная штука. Она с одной стороны правильная – попав «на войну», у тебя есть базовые потребности – выживание, а переживать целый спектр разных чувств, типа ощущение прекрасного или боли – это забирает много энергии. Соответственно, на время ты блокируешь в себе эти чувства и несешься дальше. Но психика так работает, что эти чувства давят на тебя изнутри, и тебе все тяжелее-тяжелее-тяжелее, ты становишься злее, раздражённее и не понимаешь, почему.
«Потом в какой-то момент я понял, что не прожил вот это все с 9 августа. Я ничего не прожил. Вспоминаю, что за все время я заплакал один раз, хотя хотелось заплакать, условно, двадцать раз».
Потом в какой-то момент я понял, что не прожил вот это все с 9 августа. Я ничего не прожил. Вспоминаю, что за все время я заплакал один раз, хотя хотелось заплакать, условно, двадцать раз.
И опять же есть ощущение, что я не в безопасности в ситуации открытости к эмоциям. Когда я позволяю чувствам быть, в том числе и негативным чувствам, вызванным новостями, политической ситуацией, то становится больно. И эта боль… раз тебе больно – пятый раз тебе больно – десятый раз тебе больно. И ты начинаешь задумываться, зачем мне так много боли? Для чего? Проще же без этого.
Сейчас я пытаюсь вернуть эту нормальную жизнь, где я и чувствую и думаю. Я пытаюсь вернуть этот баланс. Мне творчество очень сильно помогает в этом. Но все равно для меня это как-будто бы заново учиться ходить. Задача такой же сложности. Эти чувства оказались настолько глубоко заблокированы, что даже чтобы просто прожить одно переживание какое-то, не проанализировав его, не подменив рациональным анализом чувства – для меня это титаническое усилие.
Сейчас я пытаюсь вернуть эту нормальную жизнь, где я и чувствую и думаю. Я пытаюсь вернуть этот баланс. Мне творчество очень сильно помогает в этом. Но все равно для меня это как-будто бы заново учиться ходить. Задача такой же сложности. Эти чувства оказались настолько глубоко заблокированы, что даже чтобы просто прожить одно переживание какое-то, не проанализировав его, не подменив рациональным анализом чувства – для меня это титаническое усилие.